|
||||||||||||||||
Актёры | Борис Фёдорович Андреев | Истории из жизни Бориса АндрееваИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ БОРИСА АНДРЕЕВАУбийство подручными средствамиВ Саратовском драматическом театре Борис Андреев играл Тараса Бульбу. И вот в сцене, когда он поймал сына Андрия и готовился его застрелить, ружье Тараса не выстрелило. По-видимому, зазевался работник сцены, который отвечал за шумовые эффекты – удары грома, шум дождя, выстрелы… И вот Андреев, подняв ружье, говорит: Я тебя породил, я тебя и убью… Звуковика растолкали, и он произвел выстрел. Но слишком поздно. Андреев уже отбросил в сторону бесполезное ружье и «зарубил» Андрия саблей. Настоящий богатырь
В Ялте снимался фильм «Илья Муромец», где Андреев играл главную роль. На съёмочную площадку пришёл здоровенный милиционер, долго разглядывал Андреева, затем покачал головой и сказал: – Нет, не то… Слабак. А ещё Муромца играешь. Я, брат, пожалуй, поздоровее тебя буду… Андреев молча поднялся, обхватил милиционера поперёк туловища и с размаху забросил в море. Назавтра в местной газете появился фельетон о распоясавшемся артисте, который «топит в море милиционеров». Андреев прочитал пасквиль, страшно рассердился и дал зарок больше не появляться в Ялте. Слова своего он не нарушил, и много лет спустя, уже пожилым человеком прибыв с туристическим теплоходом в Ялту, на берег так и не сошёл. Рецепт чаяБорис Андреев в застолье никогда не упускал случая поделиться своим рецептом заваривания чая: «Знаете ли вы, что такое чай? Это же волшебный напиток. Наслаждение! А заваривать его надо так: кипятком чайник споласкиваешь, потом бросаешь щепоточку краснодарского, чуть-чуть заливаешь, и пусть постоит маленько. Потом салфеточку снимешь, досыплешь цейлонского. Снова кипяточку и – салфеточкой. Минутки через три – щепотку индийского. Кипяточком и снова – салфеточкой. Минут через пять наливаешь чай в стакан. Это же произведение искусства! Это же не чай, а симфония цвета и запаха!.. Потом берешь эту «симфонию», выплескиваешь в форточку, наливаешь в стакан водки и вот уж тогда получаешь истинное на-слаж-де-ние!..» Способ знакомстваЖенат Андреев был, что называется, окончательно и бесповоротно. Режиссёр Станислав Говорухин, снявший актёра в своей картине «День ангела», так передает рассказ Бориса Федоровича о знакомстве с будущей женой: «Ехал БэФэ с Петром Алейниковым в троллейбусе. О чем-то спорил, и Алейников ему сказал:
На остановке в троллейбус вошла компания ребят и девушек. Одна из них – чернобровая, кровь с молоком – приглянулась БэФэ. Кое-как познакомился, навязался провожать. Отец у нее оказался комиссаром милиции. Узнав, кто сватается за его дочь, он пришел в негодование: «Андреев?! Этот пропойца! Да никогда в жизни». А вскоре Галина Васильевна стала женой Андреева. Ночёвка в витринеИстория эта рассказывается от первого лица. Именно так в 1966 году на съёмках фильма «На диком бреге» рассказывал друзьям-киноактёрам сам Борис Андреев – Дело было ещё до войны, когда мы были самыми популярными актёрами. Популярнее нас был только Чарли Чаплин, и то навряд ли. Мы – это Коля Крючков, Петя Алейников и, конечно, я. Фильмов тогда снималось мало, а выпускалось ещё меньше. Браковали. Сталин первым смотрел фильм. Посмотрит, скажет одно слово – фильм кладут на полку, и будь здоров, Вася…
Тут такое приключилось. Было это в 1939 году, летом. Закончились съемки фильма «Истребители», и мы, «святая троица», приехали в Киев (съёмки шли на Украине) и стали это дело отмечать: питаться не студийными бутербродами и простоквашей (кефира тогда ещё не было), а нормальными обедами из трёх блюд, как тогда говорили «с подогревом»: когда водочкой, когда украинской горилкой, а когда и самогончиком «подогревались». Ну, конечно, бывали случаи некоторого перебора по этой линии. Примем на троих энное количество и нам хорошо: весело, никаких переживаний или стрессов – одни радости на душе. Всюду нас узнают, зовут в гости, своих дочек сватают, особенно за Петю Алейникова. Он у нас был как подсадная утка на охоте. На него мамаши кидались, как на будущего жениха их дочек. Кинется мамаша на нашего херувимчика, он глазами похлопает, – у него ресницы были, как будто из одёжной щётки понадёрганы, – и мы гудим неделю у «будущих родственников» Пети Алейникова. И все дела… Гудеть-то гудим, а ночевать всё равно негде: начальник всех гостиниц города Киева специальным циркуляром приказал не пускать нашу троицу в нетрезвом состоянии. А мы как раз к ночи в кисельном состоянии находимся. Мозги с телом не взаимодействуют – голова хочет идти в гостиницу, в номер, а части тела – каждая в свою сторону тянет. И поэтому нас постоянно из гостиниц выселяют. Сперва мы загоревали, особенно я – я спать люблю… Кто-то из киношников с места: "Борис Фёдорович, я помню на картине "Вечерний звон" в экспедиции вы целую неделю спали, и из-за этого неделю съёмок не было". - Во, живой свидетель! Спать люблю страшно… До нулевой сообразительности… Мы всё больше в парках ночевали, на лавочках. Оно, конечно, хорошо - тепло, свежий воздух, но утром с похмелья на дерево прыгнуть хочется. С похмелья в человеке что-то обезьянье проявляется… Состояние такое, будто тебя в бетономешалке прокрутили… Проявляется - и все дела… Сейчас, братцы перейду к самому главному, а то вам уже надоело слушать про наш "культурный" образ жизни. Сейчас всё объясню, и будь здоров, Вася… Так вот, мы опять втроем были в гостях у одного академика по лёгочным заболеваниям. Культурный человек, академик, профессор, может быть, главный врач какой-нибудь, и выпить не дурак - заливает, как в пустую цистерну. Академик, а пьет как неквалифицированный чернорабочий… Посидели, вернее сказать, усидели мы у него выше нашей научно-установленной нормы, и пошли домой. А дома как раз у нас и нету. Идём по Крещатику и переживаем - где бы нам поспать? Кругом одни магазины, всякие кафе, рестораны и забегаловки. Но всё закрыто. Ночь ведь. Вдруг Коля Крючков кричит крючковским свистящим шёпотом: "Братцы, идите сюда!". Подходим. Он стоит у большущей витрины мебельного магазина, которая обставлена, как замечательная спальня: двуспальная кровать, одеяло, подушки; рядом - диван ковровый, с подлокотниками; шкаф платяной двухстворчатый; всякие тумбочки, лампочки, даже тапочки у кровати. Мы стоим, смотрим на этот спальный рай, а Крючков мораль читает ехидным голосом: вот, дескать, если бы не пили, не напивались до бесстержневого состояния, то могли бы каждый иметь у себя дома такую спальню с тапочками и рядом лежащей женой. А поскольку мы себе чересчур позволяем, то сегодня опять будем спать под бескрайним одеялом…
Тут меня такая обида взяла. Я говорю: "Стойте здесь, братцы, сейчас я чего-нибудь придумаю". И пошёл под арку во двор. У служебного входа в этот мебельный магазин стоит стул, на стуле сидит старикан в сандалиях на босу ногу, но в телогрейке, и между ног держит берданку. А сам спит беспробудно, даже похрапывает. Я тихонько к нему подошёл, ружьё из рук взял и тихо на ухо ему говорю: "Проверка несения охранной службы! Смирно! Это ты так несёшь службу? Безобразие. Буду жаловаться лично товарищу Пупикову". Дед испугался, - меня, если ночью увидишь, да ещё с похмелья, любой испугается, - вскочил, глазами захлопал, руки вытянул по швам и запричитал: "Простите меня, товарищ начальник, первый раз заснул, больше не буду, даю партийное слово, больше не буду!" А я так нагло: "Как это - первый раз? В прошлую ночь я проверял, ты тоже спал. В тюрьму захотел? Давай ключи! Сейчас проверять будем, кто у тебя в магазине ночует". Он дрожит весь, водит его, как на сильном ветру. "Нате ключи, берите, только в тюрьму не сажайте!".. Взял я ключи, крикнул своим, чтоб шли сюда. Двери открыли, вошли в магазин. Спрашиваю у деда, как в подвал на склад пройти - проверить, хорошо ли спать на новых кроватях и диванах. А он говорит: "Что вы, от склада ключи только у директора, чтоб продавцы мебелью на лево не торговали". Опять нам не повезло, опять спать негде. Стоим, молчим. Тут Крючков так грустно-грустно говорит: "Вы, ребята, как хотите, а я до утра здесь вздремну", и показывает на диван, который стоит на витрине. И пошёл в витрину, открытую изнутри магазина. Смотрю: ботинки снял, шёлковую подушечку под голову подсунул и лёг. Через минуту он уже спал крепким сном утомлённого трудящегося… Что делать? Ну, что делать? Тут уж делать нечего, вопрос решён. "Дед, - говорю, - иди во двор, охраняй наш сон, а как рассветёт - буди. Только смотри не проспи, а то тебе тюрьма будет, точно. Петя, пойдем поспим чуток - и будь здоров, Вася". Разделись мы до трусов и маек, костюмы в платяной шкаф аккуратно повесили. Легли на широченную кровать, что стоит на витрине, как и крючковский диван. Алейников молча лёг, а рядом я поместился. Такой получился кадр из старого буржуйского кинематографа. (... Братцы, откройте окошко - дышать нечем… Открывайте - я ещё долго говорить буду. И чай заваривайте потихоньку…) ... Идём дальше. Короче говоря, спим мы и, надо признаться, хорошо спим. А как не спать, если спальные места потрясающие: белоснежные простыни, пуховые подушки, тапочки… (... Снова отвлекусь. Поскольку у меня на вечере воспоминаний сегодня сплошные киношники, буду рассказывать вроде как по режиссерскому сценарию. Чтоб вам понятнее было.) Утро. Яркое солнце. Панорама Крещатика. В кадре люди спешат на работу. …Камера останавливается на крупной вывеске "Мебель", сползает вниз. Общий план. В кадре витрина мебельного магазина. Наезды: диван, широкая кровать, тумбочки, тапочки, большой ковёр. Крупные планы спящих людей. …Камера снова на улице у витрины магазина. Поясные планы прохожих, остановившихся у магазина: - Во придумали! Люди как живые. - Да уж, не захочешь, а купишь у них кровать. Видишь, как парень спит сладко. - Видать, парень богатый, раз такой диван хапнул. Девушка в шляпке: - Никакой это не парень, это артист Крючков. Старушка: - Так что, у него своей квартиры нет что ли, что он в магазине спать лёг? Дама: - Что вы в Крючкова упёрлись? Вон на кровати ещё артисты спят. Этот здоровый - это Андреев, а рядом - Алейников прикорнул... В кадре милиционер. - В чём дело, товарищи? Почему сгрудились? Чего тут смотреть - мебель она и есть мебель… Ну, чего не видели? - Там же люди спят. Артисты… Милиционер смотрит в витрину. - Ага. Во дают артисты! Сейчас разберемся. …Камера за милиционером двигается во двор и замирает у служебного входа в магазин. Дальше всё с верхней точки. У двери знакомый нам сторож стоит в позе атакующего воина времен Римской империи - чуть пригнувшись, правая нога выдвинута вперёд, в руках ружьё. Глаза бдительно-подозрительные. Милиционер: - Михалыч, что у тебя тут происходит? У витрины народ собрался, какие-то люди в витрине на мебели спят. Сторож: - Это не люди, это начальство. Ночью пришли, меня в тюрьму посадить обещались. - И посадят. Давай открывай дверь, я у них документы проверю, чтоб на моём участке всё чин-чинарём было… Сторож, загородив собой вход в магазин: - Не пущу, хоть режь, хоть стреляй - не пущу. Лёша, отойди, не посмотрю, что ты участковый, - жахну!.. - Ты что, дед, умом сдвинулся? Я ж представитель власти!
…Камера разворачивается. Мы видим выходящего из-под арки человека средних лет в пиджачном костюме. Он смело идёт к двери магазина, достает из кармана связку ключей. Сторож: - Отойди, Лёша, Микола Данилович сами разберутся. Директор: - Что у вас тут происходит? Сторож: - А так что ночью проверка приехала. Всё проверяли и притомились, теперь спят-отдыхают… - Где спят? Милиционер: - Прямо в витрине, Микола Данилович. …Крупно. Глаза директора. В них испуг, недоумение, страх, решительность и растерянность: - Алексей, вызывай себе подмогу. (Открывает дверь в магазин. Первым вбегает милиционер, хватает телефонную трубку.) - Загоруйко говорит. Нападение на мебельный магазин номер четыре. Давайте быстренько наряд сюда. Директору: "Наряд выехал. Живьём брать будем…" Общий план со спины. Директор на цыпочках крадётся из глубины магазина к витрине. Очень крупно. Сильно опухшее лицо спящего Андреева, мое то есть. Директор испуган, шепчет милиционеру: "Этот вот явный грабитель, посмотри, рожа какая страшная. Этого без оружия не возьмёшь". Камера отъезжает. В магазин вбегают четыре милиционера. Участковый и милиционеры идут к витрине. Поняв в чём дело, один из них выхватывает револьвер, громко кричит: "Встать! Руки вверх! Стрелять буду!!!" Панорама витрины со стороны магазина. Камера наезжает на лицо уже сидящего на кровати Пети Алейникова. Он по-детски зевает, никак не может открыть глаза. Наконец проснулся. Капризным голосом: "Ну, чего орать-то? Люди спят, никого не трогают. Мы же в три часа только легли, который день не высыпаемся…" Крупно: Борис Андреев. Не поднимая головы от подушки, с закрытыми глазами басит: "Сейчас по балде как врежу, так родная мама тебя год не отстирает". Крупно: Николай Крючков. Быстро по-военному вскакивает, поправляет причёску, по-крючковски подтягивает брюки: "Вы чего, братцы, как по тревоге. Оружие-то зачем, мы ж подчиняемся, мы ничего не сделали. Спать хотели, а спать негде. Вот и зашли. Мы свои, мы артисты". ... Дальше, друзья мои, никакого кино не было. Была самая прозаическая жизненная реальность. Повязали нам руки веревкой. Наручников тогда ещё не было. Пожилой осветитель с места: "Наручников тогда не было, я по себе знаю…" - Да, да, не было, правильно. Так вот, повязали нас верёвкой, посадили в "чёрный ворон" и повезли к главному начальнику милиции города Киева. Привезли и сразу к "самому" прямо в кабинет. А "сам" даже не встал, не взглянул на нас. Уткнувшись в стол, грозно спрашивает: "Грабили мебельный магазин? Не молчать, говорить, и чтоб как на духу! У меня любой ворюга тенором запоет. Не молчать! Ну-у-у-у!" С перепуга быстро-быстро первым "запел" Петя: "Здравствуйте, товарищ начальник, мы не грабители, мы знаменитые артисты, да и что там грабить - мебель. Её таскать подорвёшься, грыжа может быть… Мы не грабить, мы поспать туда пришли…" - Брехня!!! Сказки! Где вы видели, чтоб люди в витрине спали? - Потом как заорёт: В кутузку их, койки к стене откинуть, чтобы ни сесть, ни лечь не могли. Артисты! Тут Коля Крючков официальным тоном заявляет: "Позвольте, товарищ начальник, мы никакие не грабители, а высокоидейные труженики советского искусства. Нас знают… - В кутузку! А этого "идейного" - в одиночку… - Нас, конечно, посадили. А когда сажали, вся охрана тюряги сбежалась смотреть на нас. Подмаргивали нам - дескать, братцы, не горюйте, мы для вас всё сделаем. И действительно, сидели мы хорошо: еда с базара, спи, сколько хочешь, Крючкову даже петь разрешили.
Примерно в час ночи нас троих поднимают и ведут под конвоем к дежурному по тюрьме. Дежурный объявляет: "На поруки вас взяли. Сейчас под расписку передавать будем". Открывается дверь и входит - как думаете, кто? Гадайте, братцы. Кто отгадает, тому сто грамм и бутерброд с селёдкой. Усач, дашь селёдку? - Дам, конечно. Куда от вас денешься… Тут киношники стали выкрикивать: - Киностудия на поруки взяла… - Режиссёр Эдуард Пенцлин, у которого вы тогда в "Истребителях" снимались… - Родственники… - Горком… - Какой-нибудь начальник, любитель кино… Борис Федорович слушал молча, пряча интригующую улыбку. - Нет, никто не отгадал. И поэтому я сейчас на ваших глазах выпью и закушу усачёвской селёдочкой с чёрным хлебом… Андреев налил, выпил, крякнул по-андреевски, крякнул ещё раз и сказал: - В дежурку, брать нас на поруки, пришёл… Микола Данилович, директор этого проклятого мебельного магазина. Как ему удалось это дело провернуть, только потом стало известно. Вышли вчетвером на улицу. Ночь, луны нет, темень страшная, Микола Данилович жестом показывает идти за ним. Идём. За углом стоит такси. Молча садимся и с большой скоростью уезжаем в темноту. Я было попытался спросить, куда едем, но Микола Данилович сказал только одно слово: "Потом". Так ехали то лесом, то полем. Я был уверен, что нам - хана, и все дела… Наконец, приехали за город, к какому-то неосвещённому дому за редким забором. Наш освободитель расплатился с таксистом, открыл калитку, и мы прошли к бревенчатому дому. Где-то близко залаяла собака и загремела цепь. Микола Данилович по-хозяйски скомандовал: "Чиж, свои, на место!". Собака умолкла. Ошарашенные всем происходящим, мы вошли сначала на большую застеклённую террасу, потом в дом. Зажёгся свет, и мы увидели большую квадратную хорошо обставленную комнату. Стол был накрыт на четыре персоны, если нас считать персонами. Микола Данилович широким жестом предложил садиться. Ситуация… Что делать? Немая сцена… Прирежут, и будь здоров, Вася… Стоим, молчим. Петя Алейников спрашивает: "Уважаемый товарищ директор, где мы сейчас, и что вы задумали? Мы люди чистые, и ни на какие темные дела не пойдем". А директор, улыбаясь, говорит: "Успокоитесь, товарищи артисты, вы у меня на даче и я никаких тёмных дел делать не собираюсь. Вас совершенно законно отпустили под мою расписку, - расписку пострадавшего. (Я же пострадавший от вашей выходки с витриной.) За ваше освобождение завтра начальнику милиции города Киева домой, в его личную спальню, завезут мебель, на которой вы спали - как вещественное доказательство. Все пять предметов. Так что, располагайтесь. Сейчас закусим, споем, а потом спать ляжем". Тут нам легче стало. Первым за стол сел я, за мной Коля и Петя. Сразу врезали по первой без тоста, потом по второй тоже без тоста, так до пятой. Всё молча. Между прочим, молча пить это большое искусство… Я не выдержал: хватит, говорю, в молчанку играть, товарищ директор, говорите, в чём тут дело? Он рванул ещё рюмку и говорит: "Просьба к вам, товарищи знаменитые артисты. Поживите у меня здесь на даче четыре дня при полном пищевом и прочем довольстве, отдохните от переживаний, покупайтесь в речке, а на пятый день вечером - в город Киев, переночуете у меня в той самой витрине, а утром я посажу вас в поезд - домой в Москву поедете". Мы сразу загалдели, запротестовали: "Не хотим, не будем, всё! Хватит! Если второй раз нас в витрине поймают - судить будут. Никакого отдыха, никакой витрины. Мы сейчас пешком в Киев, на вокзал и не уговаривайте - бесполезно…" Микола Данилович замахал руками: "Товарищи знаменитости, я лично с "самим" договорился, что милиция в нашем деле мешать не будет. А вам куплю билеты до Москвы и каждому подарю лампу настольную, чтоб могли перед сном книжки читать".
Снова Петя выступил: "Во-первых, мы на ночь книжки не читаем, у нас на ночь буквочки сильно прыгают. Во-вторых, зачем это мы снова в витрине на общее обозрение спать будем, а? Я лично отказываюсь. Неудобство. Андреев с его брюхом девяносто процентов лежачей площади занимает. В ту ночь я два раза на пол падал, и всё головой…" Я, конечно, к этому добавил, что у Пети с головой давно нелады и что мне интересно, зачем это всё надо городить, Микола Данилович? Крючков во всём этом разговоре сказал только одно слово: "Амба"! И вот тут директор открыл нам свой коварный замысел: "Объясняю. После той ночи, пока вы в КПЗ (камера предварительного заключения) сидели, я за три дня месячную норму мебели продал. Вчера утром завезли несортные кровати, которые раньше даже в общежития не брали, так к вечеру все до единой продали. Люди приходят в надежде артистов увидеть, а заодно и мебель покупают. Послезавтра мне завезут квартальную норму самого неходового товара, какие-то топчаны производства фабрики общества слепых. Поняли? Нет? Объясню: вы на этих топчанах ночку в витрине поспите, так за день, к вечеру ни одного топчана не останется… И вам хорошо, и мне тройную премию за квартал…" Все долго молчали, потом выпили по рюмочке и дали согласие. А чего? Директор - мужик хороший: кормит, поит, билеты на Москву покупает, с милицией договорился… Дальше всё просто. На четвёртую ночь пришло за нами такси, поехали в магазин, легли на эти твёрдые, как надгробная плита, топчаны, а утром, когда народ у витрины собрался, мы поочерёдно с себя одеяла сдвигали, чтоб люди видели, что мы настоящие живые Николай Крючков, Пётр Алейников и Борис Андреев. Даже лишний час пролежали после открытия магазина, чтоб народ разогреть до хватательно-покупательной кондиции. Топчаны эти рвали, как будто их последний раз продают… На другое утро мы были уже в Москве... Борис Федорович обвел испытующим взором нашу компанию и, убедившись, что мы довольны его рассказом, добавил: "В общем, все хорошо кончилось. Потом, конечно, я долго письма получал, похожие по содержанию. Дескать, товарищ Андреев, очень просим поспать в витрине нашего мебельного магазина или нашего магазина постельных принадлежностей. А одно письмо с просьбой поспать ночь в витрине магазина похоронных принадлежностей прямо в гробу, поскольку у них плохо идут эти самые сосновые гробы…" Поменялся местамиЗамечательный артист Пётр Алейников был предметом обожания всей Страны Советов. Начальство же любило его гораздо меньше: человек он был сильно пьющий, ни в какие рамки не укладывался, партийного «политесу» не признавал… Словом, помер, не получив от Советской власти приличного звания. Тогда его ближайший друг Борис Андреев, актёр не меньшей известности, но неизмеримо более обласканный властью, надел всё множество своих регалий и отправился к тогдашнему хозяину Москвы Промыслову. «Вот, – говорит, – какое дело: Петя-то Алейников перед смертью мне говорил, что мечтает лежать на Новодевичьем кладбище. Так уж нельзя ли…»
Тогда Андреев, отбросив церемонии, опустил на вельможный стол свою огромную кулачину: «А я помру – меня куда снесут?» «Вот вам по всем статьям положено Новодевичье!» «Значит, так, – прогремел Андреев, – официально требую: положите Петьку в мою могилу на Новодевичьем! А меня уж – хоть под забором!..» И добился-таки: лежит Алейников на элитарном кладбище! А могилы Бориса Андреева там нет: его схоронили на Ваганьковском… | |||||||||||||||||||||